75-летний Валентин Храмов, более известный в определенных кругах под кличкой Акула, которую ему дали в лагере, рассказал о своей криминальной карьере. В настоящее время знаменитый картежник, который больше половины жизни провел в зонах и тюрьмах, проживает в поселке Комсомольское в местном пансионате ветеранов войны и труда. Зэком Храмов стал при Сталине, а окончательно вышел на свободу только при Ельцине.

Уроженец чамзинского села Медаева взял в руки карты уже после войны. Однако первую судимость Храмов получил не за "буру", а за хлеб. Исповедь каталы публикует мордовское издание "Столица С".

Первая судимость

Вот что рассказал Акула о своей первой судимости: "Родился я в 1929 году между Гитлером и Лениным - 23 апреля. Только два класса и закончил. Не до школы было - в лаптях все ходили! Загремел за решетку сразу после Победы, в 45-м, когда всего 16 лет стукнуло. Новый урожай свозили в заброшенную церковь, и мы решили немного пшеницы спрятать. Голод же был, лебеду одну ели. Но недаром есть поговорка - "Жадность фраера сгубила". Утаили больше 6 мешков пшеницы. Пришел к матери и говорю: "Мам, мы с тобой белый хлеб поедим!" Она сразу все поняла и до утра проплакала. Как оказалось, не зря.

На следующий день арестовали конюха Феклу, которая тоже участвовала в краже. Вскоре и меня с приятелем накрыли. Фекле дали 3 года, а нам, как несовершеннолетним, по 2 года условно. Повезло - остался на свободе. А потом я вместе с пацанами чисто по-ребячьи побил сына председателя. Мне тут же вспомнили этот срок, который превратился в реальный. Отвезли в "Махорсовхоз", что возле Ромоданова. Здесь я поливал выращиваемую махорку. А как только исполнилось 18, отправили сидеть в Соликамск, одев форму немецкого солдата. Нехватку одежды тогда заменяли трофеями.

Освободился в 48-м. И попал в армию, в танковую дивизию. Не разбирали тогда, судимый ты или нет, брали всех подряд. Но в то время в войсках было спокойно, никакой дедовщины, не то, что сейчас. Попал на Западную Украину, в город Слауты. Бендеровцы тогда сильно зверствовали. Днем он, как гражданский, вместе с тобой работает, а ночью тебя же ловит, убивает - и в колодец! На моей памяти как минимум десятерых солдат таким образом не досчитались. Там, в армии, я блатовать начал. Вот и наблатовал на четвертак...

В 1951 году Храмова, еще одного солдата и капитана судил военный трибунал. Дали 25 лет за то, что из автоматов расстреляли "гражданского". Через два месяца после инцидента всех троих задержали, судили и отправили в Вятлаг.

Как рассказал Акула, к картам он пристрастился после войны. К тому времени он уже стал инвалидом и ходил на костылях. В Вятлаге, где Храмов отбывал наказание, семь заключенных "оказали сопротивление", в результате командир взвода открыл огонь на поражение. Пуля вошла Акуле в кость, и ему дали инвалидность. Именно тогда он встретил 47-летнего вора в законе Ивана Черняйкина, у которого в послужном криминальном списке было 16 побегов из лагерей.

Храмов сводил с тела Черняйкина наколки, так как человек с татуировками считался блатным, за что его избивали. Именно по этой причине сам Акула в зоне не сделал себе ни одной татуировки. Он мазал Черняйкину наколки кислотой, от ожогов появлялись корки, которые потом отваливались, и оставалось только розовое пятно.

Морфий за 15 копеек

В благодарность вор в законе научил Акулу обращаться с картами, "делать карты", как он говорит: "По-нашему, точить. Стеклом". Рассказал Акула и об искусстве каталы и о том, на что он тратил выигранные деньги: "Вот я возьму колоду карт - и гоню их одна в одну. Точу, значит. Я тебе могу любую карту достать, какую пожелаешь, только предварительно колоду надо делать. Или опускаю карты в воду, расклеиваю... Потом беру половины, скажем, от валета и от дамы. И склеиваю в одну карту. При игре это очень выручает. Еще карты мы делали из газеты, а из хлеба - клейстер. Берешь крахмал, кипятишь, потом вырезаешь из бумаги трафарет - и этим киселем печатаешь. А еще карты разрисовывали красками. Если договоришься, надзиратель все принесет - и краски, и бумагу.

Нередко я использовал в игре такой обман: макнул палец в йод - он потом высыхает. А во время игры - раз! - семерку делаешь восьмеркой, незаметно послюнявив и прижав этот палец к карте. Отпечаток моментально сохнет. Так и выигрываешь с помощью этого фокуса!..

А выигрыши были немалые: на зоне очень крупные деньги ходили. На что тратил? На все! Из-за чего и к наркоте пристрастился. Она дешевая была. Морфий стоил 15 копеек за 5 ампул. Его нам "кумовья" с надзирателями доставляли. Начальник лагеря одним товаром торговал, подчиненные - другим. Это одна мафия! И до того дошло, что в сутки до 50 кубиков в себя вводил. Просыпаешься - колешься, просыпаешься - колешься! Все силы потерял. За что и отправили нас в тюрьму. Там ломка началась. Тело буквально бросало по матрасу, по полу. Полгода такое длилось. Некоторые даже вырывали себе зубы - чтобы только от врачей морфий получить как обезболивающее. Кто-то, не в силах больше мучиться, вспарывал вены. Я все это выдержал, потому что силы воли хватило.

Акула рассказал, что именно в карты выиграл себе медальон, в котором было 20 граммов чистого золота, и который он позже отдал за 20 плиток грузинского чая. Норма сдачи золота на Колыме была 1,5 грамма. Эту норму можно было намыть, а можно было и в карты выиграть. А если что-то сдаешь государству сверх этой нормы, то за это дают спирт, чай.

По словам Храмова, он играл сутки напролет. Больше всего играл "третями" - это когда ставишь три карты. Еще была "бура колхозная", "рамс", "волжецкий петушок", "терс", "мастырки". Естественно, обманывал во время игры, но такой обман предполагался. А если ловили на "мухлеже", то брали с него вдвое или втрое больше.

Как рассказал Акула, с ворами он тоже играл, но "честно": "Это же совсем другое дело, если игра - воровская! Если вор тебя поймал, то все, п...ц, - ставят на нож! Или на петле будешь висеть. Законы жестокие были. Вообще, карты много жизней унесли. Резни, конечно, хватало... На зоне меня прозвали Акулой, потому что в картах "проглатывал" любого. На зоне нас, таких маклеров, было всего человек десять - мы уж между собой и не садились играть!"

"Гнулово" при Сталине

Акула рассказал, что особенный произвол был при Сталине, когда процветало воровское "гнулово": "Скажем, в Воркуте: сидит в бане подполковник, с ним - две овчарки и бляди. Бляди - это бывшие воры, которые ссучились и теперь бегут под защиту властей от своих же воров. В бане всех раздевали - значит, ножи приходилось оставлять снаружи. Подполковник говорит одному вору: "Ложись!", - и после этого ему на грудь доску кладут. Затем командует другому вору, которого хочет ссучить: "Бери кувалду. Бей по доске!" - "Не буду!" - "Тогда сам ложись на доску!" Наконец находится тот, кто соглашается. Бамс - суши кровь! Это называется "гнулово".

По словам Храмова, сильно издевались и над теми, кто отказывался выходить на работу. Привязывали к ним бревно и заставляли его тащить в промзону. Или закапывали в снег, откапывали и спрашивали, будет ли человек работать, если нет, то снова закапывали. Других зэков заковывали в наручники, подвешивали на палку и в таком виде несли на работу.

В лагере были и "вампиры", пьющие кровь. Они отнимали еду, жестоко избивали новеньких и по очереди друг у друга кровь пили. Вскрывали себе вены на руке, нацеживали полную кружку и пили. Еще при Сталине придумали в зоне "самоохрану" - это когда заключенному дают оружие, и он охраняет другого. А потом застрелит его и заявляет, что, мол, при попытке к бегству. За это осужденному списывалась половина срока. Только при Хрущеве была ликвидирована такая система.

"Никогда в зоне не работал

Как сказал Акула, он никогда в зоне не работал - все время был инвалидом. "Но ни фраером, ни мужиком не считался. Хотя и вором в законе тоже не был, и на воровских сходках права присутствовать не имел, но всю жизнь был на таких же правах! У воров тоже были свои "масти": домушники, щипачи, майданники. А я был бардачом!.. Какие принципы помогли мне выжить? Ну, во-первых, с кумом не будь связан. Во-вторых, выиграл в карты - получи, проиграл - изволь отдать. И, конечно, сила воли и хитрость. Балду ведь тоже надо уметь крутить!", - закончил Храмов свою исповедь.